Региональный центр выявления, поддержки и развития способностей и талантов у детей и молодёжи «Вега», Нижний Новгород

Лето 1942 года. Бледное, словно чем-то испуганное солнце только начало пробиваться сквозь лёгкую утреннюю дымку, расцветая в небе бледно-розовым перламутром. Оно смотрело на землю, не тронутую войной, где в небольшой деревушке, среди смоленских лесов начинался новый день.

Несмотря на ранний час, в деревне уже кипела жизнь. Женщины доили коров, старики чинили инвентарь, готовясь к покосу, проснувшиеся спозаранку дети уже бегали босиком по пыльной дороге.

Варя и Ваня тоже проснулись, сняли кашу с плиты. Укутали её старенькой фуфайкой. Машенька, ещё сонная, ковыляла следом за ними.

— Мама, а мы сегодня пойдем за малиной? — спросила Варя, которую первый раз обещали взять в лес на целый день. Она уже приготовила себе маленькую деревянную посудину и завернула в тряпочку картошину и хлеб, сэкономленные за ужином.

— Конечно, пойдем, — обняла её мама. И как-то внимательно посмотрела на свою дочь, которая ей показалась совсем взрослой, — только сначала нужно кое-что по огороду доделать.

Варвара и Мария ловко таскали за вихры лебеду из грядки со свёклой, Ваня добывал воду из колодца, в то время как Клавдия побежала пособить соседке бабе Рае, которая проводила на фронт и мужа, и сына с невесткой, а сама еле-еле держала хозяйство, мучаясь ревматизмом, который за последний месяц совсем одолел.

Рёв моторов разорвал утреннюю гладь. Машенька бросилась к старшей сестре, и Ваня быстро отвёл девочек в дом, где они вместе спрятались в подполе — это убежище было сделано давно в надежде, что не пригодится. Пригодилось.

Из-за леса, поднимая пыль, ворвалась в деревенский покой немецкая мотоциклетная разведка. Солдаты в серых мундирах, лица искажены, автоматы наизготовку. Грохот техники заглушил и крики петухов, и лай собак. Дети замерли в ужасе. Совершив круг почёта по деревне, фашисты скрылись.

В тот день Клавдия не пошла с детьми в лес. Весь день они деревенскими бабами собирали детей в поход. Дальний поход, целью которого была жизнь. Малышей в него не брали, но Ваня твёрдо сказал, что без девчонок он тоже идти отказывается.

Под покровом ночи, осунувшиеся и постаревшие матери деревни тайком вели своих детей к Матрёне. Слёзы катились по щекам, шепот молитв смешивался с тихим плачем. Матрёна с пониманием относилась к этим религиозным обрядам, хотя сама была твёрдых атеистических убеждений. Но что сделаешь: матери с детьми прощаются. А вдруг навсегда?

— Дети мои, родные мои, — шептала Клавдия, целуя их в влажные от слёз щеки, — мне нужно отпустить вас с тетей Матрёной. Она уведет вас далеко-далеко, где не будет страшной войны, где вы будете в безопасности. Я потом вас догоню. Дня через три.

Варя, не до конца понимая, что происходит, плакала навзрыд. Машенька, испуганная и сонная, жалась к матери, не желая ее отпускать. Ваня взял её на руки.

— Прощайте, мои любимые, — неслось вслед уходящим из деревни детям. — Слушайтесь тетю Матрёну, будьте храбрыми и берегите друг друга.

Иконочку Пресвятой Богородицы, ту, с которой её мама была неразлучна, бережно спрятала в дорожной посудине Варя, в той самой, с которой собиралась идти за малиной. Картошка и хлеб также были ею уложены в туесок. Мама сложила им несколько пшеничных лепёшек, Ваня взял фляжку с водой.

— Днём идти очень опасно, — размышляла Матрёна и её соратницы Варвара Полякова и Екатерина Маслова. Они пересчитали детей, их было 3225. Вести километровую колонну ребят, уставших, полуголодных нужно было очень аккуратно. Оплошаешь. И тысячи жизней погубишь.

— Везде по лесной дороге фашисты, пройти невозможно, единственный выход — это болото. Но у нас дети — это очень опасно. Но выхода не остается, — шептались девушки.

— Я здешний, — как-то тихо подобрался к ним белокурый Вася, — мы с батей тут мох добываем, чтобы хаты да бани конопатить. Я знаю, как тут можно обойти, немцы не почуют, что мы здесь. Тока аккуратно нужно шагать дружка за дружкой.

Лес, хмурый и молчаливый, принял уставших путников, и дети побрели. Измождённые, они не плакали, не жаловались, а шли цепочкой. Их лица были бледны, глаза потухли от усталости. Кто постарше держал за руку младших. За Матрёной, цепляясь за её юбку, шли Варя и Машенька, этих малышей старались из вида не упускать. Сапоги ребят, тяжёлые и не по размеру, с чавканьем вытаскивались из вязкой грязи лесной болотной тропы. Кто-то лишался башмаков, которые увязали в жиже, а вытащить их — опасность погибнуть самому. Вот и топали ребятки в одном башмаке или совсем босиком. Да и воздух, пропитанный запахом прелой листвы и сырой земли, казался слишком густым и тяжёлым для их маленьких лёгких. Багульник старался как можно меньше источать свой едкий дурманящий запах, но и он кружил головы юных путников.

Один из мальчишек, худощавый, с рыжими вихрами, выбивающимися из-под видавшей виды пилотки, споткнулся, едва не упав. Опустил руку, чтобы удержать равновесие, и пальцы погрузились во влажную землю. На секунду он замер, ощутив прикосновение прохлады.

Дни стояли жаркими. Вода давно закончилась. А новой добыть не получалось. Колодцы по пути шествующих были протравлены. А один из колодцев немцы завалили телами расстрелянных жителей одной из деревень. Матрёна, когда увидела, как безобразно они лежат, расплакалась. Нет, ей не жалко было того, что опять не будет воды. Ей было больно, что люди, живые, красивые, умные, вдруг становятся извергами, презирающими мир. Как, когда, почему такой переворот происходит в их сердцах и умах?..

Парнишка поднёс испачканную ладонь к лицу, смачивая пересохшие губы и щёки. Ощущение было таким неожиданным, таким освежающим, что мальчик повторил это снова и снова, с радостью вдыхая запах земли.

— Земнии убо от земли создахомся и в землю туюжде пойдем, — пропел его голосок.

— Мамка так пела, когда на тятю похоронка пришла, — задумчиво произнесла Варя, продолжая держаться за юбку Матрёны. — Мы тоже в землю пойдём? Нас догонят, да?

— Нас не догонят, Вася здесь дороги знает, он выведет. А в землю все пойдут, каждый в своё время, — как-то очень по-взрослому ответил попутчик.

Дети постарше тоже стали умываться болотной водой. И Матрёна, наблюдавшая за ними, улыбнулась. Она не торопила их. Это небольшое действие, эта нехитрая радость от прикосновения к земле, была важнее спешки. Она напоминала детям о том, что где-то есть другая жизнь, где земля не дрожит от взрывов, а воздух не пахнет порохом.

А потом они увидели их. Высокие, стройные птицы величественно провожали путников. Их серые перья отливали серебром в лучах заходящего солнца. Мелодичное курлыканье слышалась за спиной, и в нём Варя узнала материнскую молитву. Она достала из туеска икону Богородицы. Мама нас любит, и Ты нас любишь. Ты нам, помоги, пожалуйста, дойти до своих… И вдруг…

— Ганабобель! — звонко пискнула Маша и, потянувшись за большими голубыми ягодами, повисла на руке Матрёны, которая вовремя успела остановить малышку от гибели: между кустом голубики и их тропой была вода, даже не прикрытая ряской.

Маша вытирала слезы рукавом: ганабобель — вкусный, но путь к нему невозможен.
А Варя крепко-крепко обняла икону.

— Я поняла, Ты нас не оставишь. Спасибо Тебе.

На следующее утро дети наконец-таки услышали грохот грузовиков.

Ваня усаживал Машу и Вареньку, самых слабых детей на руках поднимали в кузов машины. Тем, кто ещё стоял на ногах, оставшиеся 60 километров нужно было идти самим.

— Тихо, тихо, — прошептал Ваня, гладя по головам девочек, которые никак не хотели его отпускать. — Лучше займите место в паровозе и на меня. Нам там будет тепло и безопасно.