Мама всю неделю ходила грустная, и никакие папины заверения о том, что в Сочи они обязательно съездят позже, её не успокаивали. Костя старательно делал вид, будто бы тоже хочет в гости, но все понимали — ему это не интересно. Он ведь уже взрослый-взрослый, даже взрослее Жаннули, у него своя жизнь, свои друзья, свои интересы. И похоже, что баба Вера в эти интересы как-то не очень вписывается.
Полина за неделю, кажется, ни разу не улыбнулась. Она всё цокала и цокала ногтями по телефону, один раз звонила подружке, сказала ей вот что:
— Сорян, я не могу в кино. Меня предки заставили к бабушке тащиться. Ну это там, в Солотче. Да я б рада, но они меня одну не оставят! Будь моя воля, я бы и не ехала, но ты же знаешь папу…
Полина (вот глупая!) думала, что сестра не обращает на неё внимания, раз возится с домиком. Но Жаннуля всё слышала. Она еле сдерживала слёзы, даже губу закусила, чтобы не расплакаться. Как же так? Почему никто не хочет ехать к бабе Вере? Неужели они её не любят? Или им её дом не нравится?
Жаннуля напряглась, вспоминая бабушкин дом. Это было сложно, потому что в последний раз она была у неё в гостях давно. Там, вроде бы, участок хороший, с клумбами, и лес совсем рядом. Нет, кажется, дело вовсе не в доме. И не в бабе Вере. В чём тогда?
Жаннуля тихонько, стараясь не скрипеть дверью, вышла из комнаты. Куда бы ей пойти? В зале папа с мамой, в Костину комнату заходить нельзя, в родительскую спальню — тем более. Оставалась только кухня.
Но в одиночестве Жаннуля оставалась недолго — минут через десять на кухне появился Костя.